ИССЛЕДОВАНИЯ КРЕАТИВНОСТИ

 

Kardos L., Pleh С., Barkoczi I. (eds.). Studies in creativity. Budapest: Academiai Kiado, 1987. 162 p.

 

Сборник статей под общим названием «Исследования креативности» включает восемь работ сотрудников факультета общей психологии Будапештского университета (Eotvos Lorand University) и отражает те направления в изучении креативности, которые сложились в Венгрии к концу 70-х гг. Как отмечают в предисловии редакторы сборника, исследования креативности в Венгрии имеют сравнительно недолгую

 

170

 

историю. Начатые в середине 70-х гг., они были связаны прежде всего с отбором и адаптацией тестовых заданий. Изучение же собственно креативности носило лишь поисковый характер. В силу этого представленные в сборнике статьи не объединены общим концептуальным планом. Контекст, в котором авторы рассматривают креативность, очень широк и варьирует от поиска истоков креативности в элементарных когнитивных процессах до выделения ее мотивационных и личностных коррелятов.

В статье А. Комлози «Креативность и перцепция» показано, что «нейтральные зрительные стимулы, экспонируемые в субоптимальных условиях, распознаются креативными индивидами быстрее и более четко, чем некреативными» (с. 12). И. Баркоци, К. Бюхлер и Я. Лацло приходят к выводу о взаимной независимости креативности и предпочтения сложных структур и предполагают, что причиной этого является разная природа рассматривавшихся феноменов — когнитивная у первого (креативности), мотивационно-установочная — у второго. Аналогичное предположение о связи предпочтения выдвигает и А. Ковач. В его работе гипотеза о связи креативности (оригинальности ответов) и склонности к выбору более сложных фигур подтвердилась на репрезентативной выборке. Однако на специфическом контингенте (учащиеся школы искусств) с высокой оригинальностью ассоциаций оказалось связано и предпочтение простых структур.

В статье А. Ковача и Ч. Плеха делается предположение, что уровень оптимальной мотивации является более низким при дивергентном, по сравнению с конвергентным мышлением. Действительно, при вербальном тестовом материале задания, требующие конвергентного мышления, решались наиболее успешно при средних уровнях тревожности (т.е. зависимость успешности от уровня мотивации описывается в данном случае инвертированной U-образной кривой), а одно из заданий, адресующееся к дивергентному мышлению («необычное использование предметов»), выполнялось наиболее успешно не при среднем, а при низком уровне тревожности. Однако в заданиях с невербальным материалом зависимости оказались более сложными и выделилась еще одна переменная — степень трудности задания, опосредствующая связь успешности выполнения тестов на креативность и уровня тревожности.

Т. Зетений и Д. Лукач показали, что креативные индивиды характеризуются принятием психосексуальной роли противоположного пола: женщины с высоким показателем маскулинности и мужчины с высоким показателем феминности оказались более креативными по всем показателям невербальных тестов; женщины — по всем, а мужчины — по одному из трех показателей вербальных тестов.

В работе Г.Б. Какас выявлена большая способность креативных индивидов к выполнению заданий в ситуации фрустрации, причем показано, что контроль импульсивности находится под влиянием как креативности, так и интеллекта.

Сопоставление широкого набора личностных характеристик с креативностью, диагностировавшейся как в лабораторных условиях, так и по проявлениям в реальной деятельности, было проведено А. Олах на группах разного возраста и разной профессиональной ориентации. Автором не только выделены личностные особенности, сопутствующие высокому уровню креативности (прежде всего сензитивность, независимость, уверенность в себе и низкая ригидность), но и показано, что для прогностических целей кроме тестовых оценок креативности необходимо иметь информацию об уровне и организации тех личностных переменных, без которых ни актуализация, ни развитие творческих потенциалов невозможны.

Завершает сборник работа И. Баркоци и Ч. Плеха, представляющая собой описание четырехлетнего лонгитюдного исследования, в котором прослеживалось влияние интенсивного музыкального образования на развитие интеллекта, креативности и ряда личностных особенностей ребенка (при разных средовых условиях воспитания).

За исключением последней работы, выполненной на учениках I—IV классов, исследования проводились на испытуемых юношеского и взрослого возраста. Креативность диагностировалась в традициях оценки дивергентного мышления Гилфорда и оценки креативности мыслительного процесса Торранса. Использованные методики преимущественно представляют собой либо адаптацию тестов этих авторов, либо задания, находящиеся в контексте их представлений о креативности. Одним из немногих исключений является тест отдаленных ассоциаций. К сожалению, процедура оценки креативности во многих работах подробно не описывается (авторы ограничиваются названием теста), поэтому остаются неизвестными некоторые существенные детали (например, были ли временные ограничения при проведении тестов, проводились ли тесты индивидуальным методом

 

171

 

или групповым, провоцируя соревнование).

В результатах всех работ представляются оценки по трем факторам креативности (беглости, гибкости и оригинальности), иногда по отдельным тестам, а иногда суммарные, например по вербальным и невербальным. Но поскольку целью ряда авторов сборника является поиск «базовых механизмов креативности», правомерность такого объединения результатов выполнения нескольких заданий вызывает ряд сомнений.

Вопрос о механизмах какого-либо феномена может решаться только тогда, когда есть уверенность, что сам феномен сравнительно чисто выделен, является относительно монометричным. Вряд ли это относится к креативности, диагностируемой названными способами. С конца 50-х гг. неоднократно показывалось, что связи между тестами дивергентного мышления, предложенными Гилфордом, практически не превышают связей между ними и тестами конвергентного мышления (например, Thorndike, 1963: Thorndike, Ward, 1966). Индексы беглости, гибкости, оригинальности и сложности Торранса (три из которых являются показателями креативности в работах сборника) коррелируют с показателями общего интеллекта на высоком уровне значимости, достигая коэффициентов корреляции 0,40—0,55 (например, Henderson, 1965).

По-видимому, прямым указанием на высокий вес общего интеллекта в применяемых показателях креативности являются представленные в одной из статей значимые связи беглости, гибкости и оригинальности со временем решения задач лабиринтного типа. В связи с этим трудно отделаться от мысли, что и предпочтение сложных структур и меньшее время распознавания стимулов выступают на самом деле как корреляты общего интеллекта, а не креативности.

Отметим также, что несколько натянутыми кажутся некоторые обоснования гипотез. Так, обзор, посвященный работам, в которых исследуются связи перцептивного стиля с креативностью, повисает в воздухе. Тенденции и закономерности, полученные при использовании традиционных показателей перцептивного (вернее, когнитивного) стиля, совсем не обязательно должны воспроизвестись при применении нетрадиционных измерительных процедур, поэтому ссылки на тест стержня и рамки и тест включенных фигур, предваряющие эксперимент с использованием круга Торранса (учет линий, проведенных испытуемым внутри стимульного круга и вне его) выглядят малоубедительными.

Обширный и интересный фактический материал предлагают читателю авторы лонгитюдного исследования, прослеживающие влияние музыкального обучения на разные аспекты развития ребенка. В работе отчетливо показано влияние эстетического образования на развитие творческих способностей ребенка. Единственное, что вызывает сожаление, это то, что основная варьирующая переменная исследования — метод обучения Кодали — не знаком (по крайней мере, не известен широко) советским исследователям.

 

М. С. Егорова

Москва